Диван на своем месте

Марина Берлина

Распечатать
«Обломов» по И.А. Гончарову. Режиссер Леонид Алимов. Художник Владимир Фирер
Театр имени В.Ф. Комиссаржевской. Санкт-Петербург. Премьера 23 ноября 2019

Давно утратив шлейф школьного знания, роман И. А. Гончарова «Обломов» стал подвергаться вольным сценическим истолкованиям. И правильно, не лежать же герою весь век на диване. Обломов то обнаруживает себя в уютном домике, возникшем в воображении, то его родной диван преобразуется в искомые райские кущи. Текст Гончарова интерпретировался разнообразно и вольно, вплоть до городской идиллии. Что удивительно, поскольку «диванные» сцены в начале романа происходят в Петербурге, в активно действующем его центре, на Гороховой улице.

«Обломов» Театра им. В. Ф. Комиссаржевской поставлен по иным законам. Здесь выбран путь, на котором режиссер и актеры ищут творческого соответствия автору и добиваются успеха. Конечно, авторский текст сильно сокращен. Но сохранен правильный «порядок слов», оставлен основной событийный ряд, узнаваема расстановка сил в структуре композиции. Позиции основных героев тоже на своих местах. Но, предлагая как будто знакомый, выверенный взгляд на роман, главный режиссер театра Леонид Алимов превращает его в объемную психологическую драму. Подзабытое ощущение «большого стиля» сопровождается в работе комиссаржевцев точным попаданием в нерв ситуации, предложенной автором. При этом они позволяют себе слегка осовременить философию романа, приблизить ее к нам.

Мотив дивана — первое, что стабильно всплывает в нашей памяти при упоминании об Обломове, и театр не ушел от этой традиции. Но еще до начала спектакля, на развороте программки нас ждет сам Илья Ильич Обломов. Как и положено, он в халате и тапках, но при этом, сидя в кресле, повисшем на тросах, раскачивается, как на качелях. Открытое, полудетское лицо, в глазах бесхитростная радость, ощущение свободного полета. Вот только под ногами нет твердой почвы, он в воздухе — между небом и землей.

Автор сценографии и костюмов Владимир Фирер во многом помог достижению впечатления неустойчивости — у него вся мебель из квартиры Обломова в антракте зависает в воздухе. Ожидая своего часа, чтобы вновь приземлиться на прежнее место. Ощущение колеблемого, неустойчивого существования (вопреки дивану), распространяется на весь спектакль. Герой витает в облаках, но опускается на грешную землю. Он прячется от жизни, его робкие душевные движения говорят о неуверенности в себе. Но его идеалы, моральные ценности неизменны, здесь он тверд и стоек (отсылки к «Гамлету» намеренно возникают в романе). Качели дают небольшую амплитуду свободы, но дальше — ни ногой. Формула жизни Обломова — взлет в любви и падение в обыденное, ограниченное привычкой, удобное существование. Паллиативная семья, жена, сын. О семье мечталось, но воплотилось как‑то не так, по‑другому. Оступился, упал? Или достиг, выиграл, победил?

Как и в романе, основное сценическое время отдано любовным сценам, взаимоотношениям с Ольгой Ильинской, а затем и с Агафьей Пшеницыной.

Но эти впечатления приходят к нам во втором действии. В первом преобладает уютный диван и многочисленные посетители, которые, тем не менее, задевают хозяина по касательной. Байбак, лежебока, после нерешительного, вставать — не вставать, пробуждения, он принимает незваных гостей лежа. У каждого свои цели и свои виды на Обломова. Гости, промелькнувшие перед глазами, не оставившие после себя ничего, кроме мелочных попыток обобрать, одолжить, обвести вокруг пальца, заманить на Выборгскую сторону на постой к куме и т. д., сами по себе сыграны ярко, экспрессивно, заметно. Особенно первый из них — Волков (Игорь Андреев) — атлетичный, с танцующей походкой, самовлюбленный хлыщ, красующийся перед каждым зеркалом. Да, боязнь жизни у Ильи Ильича феноменальная, но и опасаться есть чего. Стоит ли вступать в борьбу за жизненное пространство с этими гоголевскими «персонами»? Так возникает герой-созерцатель с собственной житейской философией. Но как «сработает» эта философия в общей канве жизни?

Рядом с Обломовым в первых сценах только преданный слуга Захар (Анатолий Горин), который выступает сразу в двух ипостасях, — пародийный двойник барина и самый близкий ему человек. Господин и слуга срослись, слиплись, приросли друг к другу. Захар — отчаянный борец за право ничегонеделания: лучше всего лежать на своей лежанке, охранять неприкосновенность личной территории. И он же старый, но еще крепкий воин в противостоянии с нахальными посетителями, обирающими барина, ведущий с ними бои местного значения и многажды от них терпящий.

В мире двоих, Ильи Ильича и Захара, посетители не в счет — появляется друг детства, Андрей Штольц. Но прежде необходимо обратиться к главному герою, потому что, все же, перед нами монодрама (моноцентричен и сам роман Гончарова). Тем более, что во втором действии мебель, теснившаяся в квартире Обломова, поднимается вверх, освобождая сцену для открытых чувств, давая простор персональным высказываниям, личным отношениям.

Егор Бакулин-Обломов в этой роли проявил себя крупным актером. За ним — обширные монологи, длительное пребывание на сцене, а главное, глубокое проживание тончайших оттенков чувства, к которому склонен отнюдь не линейный, а многозначный и противоречивый герой.

От привычной «обломовщины» он уводит нас в сторону человека как такового. Мы привыкли видеть Обломова противостоящим Штольцу, но в спектакле, Штольц, в первую очередь, старый друг, а затем уже активный участник жизни.

. Легкий, дружелюбный, слегка насмешливый, короче, «хороший парень», обаятельно сыгранный Родионом Приходько. Он не давит собранностью, деловитостью, дарит то, что от него ждут — сочувствие. Андрей Иванович обставляет дела Ильи Ильича незаметно, без особого напряжения.

Благодаря Штольцу, вырвавшему ленивца из объятий Морфея, Обломов знакомится с Ольгой Ильинской. Испытание любовью — главное событие, выстроившее судьбу Ильи Ильича, в нем наиболее полно проявился его характер. Режиссер и актер делают так, что переживания героя становятся «нашими». Партнерше Бакулина, Елизавете Фалилеевой пока трудно вести полноценный диалог. Да и знаменитая ария Casta diva звучит не очень убедительно. В ней нет порыва, «выхода за пределы», уносящей ввысь эмоции. В случае же Обломова, внешне необоснованно и легкомысленно, но на самом деле очень всерьез, идет речь о самоотречении. Он ускользает от любви. Как всегда, нерешительность мешает свободно дышать, чувствовать, жить. Сам себя он загоняет в рамки обыденности, в то время, как душа его, вслед за музыкой, стремится вверх, к дистиллированной, «хрустальной» чистоте.

Женщины Обломова — сначала Ольга, затем Агафья Пшеницына, такова трансформация имен. От Ольги — по Добролюбову, «женщины будущего», на сегодняшний день осталась беззаветная преданность музыке и, несмотря на искреннюю любовь, разумность в поступках. За Агафьей Матвеевной — проза, а не поэзия. В спектакле ниточка, связывающая Пшеницыну (Елизавета Нилова) с тихим «интеллигентным» Обломовым — хороший кофе, который она отменно готовит. Зажав ручную мельницу коленями и энергично крутя ручку, молодая, красивая и неулыбчивая Агафья выглядит, несомненно, привлекательно. Тут замешивается все сразу — самостоятельная женщина, в которой есть витальная сила, ее тяготение к более высокому укладу жизни, понимание счастья, близкое по каким‑то параметрам обломовскому.

Итак, две сиротки без крыши над головой — Илья Ильич и Захар обрели крышу, да еще какую прочную! Вымечтанный рай почти осуществился. Сон Обломова — с ухоженной супругой, садом, в котором можно гулять после обильного обеда, детишки… На деле все не то, не то! Во сне полное благоденствие, в реальности — пустота. При внезапном визите давних друзей — Штольца и Ольги — он о своем нынешнем стабильном положении сказал тихо, опустив голову, как повинился.

Спектакль закольцован. Диван занял прежнее место. Обломов, сложив ладони под щеку и укутавшись в обширный халат, погрузился в мирный сладкий покой.

Полная идиллия достигнута, а жизнь, придя к изначальной точке, иссякла. Периодически возникающие в спектакле видения, проходы матери — вторая реальность. В последний свой приход она забирает его с собой, в рай. «Воспоминания прошлого» никого не смущают, напротив, это точка возврата к истокам, очищение.

И вот парадокс. Персонажи, выведенные писателем как «новые люди», активные «делатели» жизни, видящие свое счастье в познании и труде, потускнели рядом с Обломовым, ушли на второй план. Они — дань моде, своему времени, в нем и остались. А он, пассивный наблюдатель, боящийся жизни, попавший в капкан собственной лени, неподвижности, спокойствия, пройдет сквозь века.

Возврат к списку