Простота парадоксального мышления Питера Брука явственно проступает в этой небольшой книге об ухе, музыке и звуке. Её последнее слово, последнее послание звучит так: «Тишина »... Режиссер пересматривает свои замечательные прошлые работы, особенно в наименее известной во Франции части, созданной в Англии и США - в свете связанной с ней звуковой сферы. Он сплетает главы о встречах, переживаниях, исследованиях, начиная с легенд об Орфее и мифов о сотворении мира в Африке.
Забавные истории, сочетания идей превращаются в басни, наблюдения, афоризмы великого мудреца, которые, помимо размышлений о звуке и музыке, целиком захватывают сферу формы и творчества от оперы до Шекспира и Чехова, в творчестве которых проявляется чуткое слушание разговоров: у одного - в тавернах и переулках, у другого - в семьях, которые он посещал в качестве сельского врача.
Прежде всего речь идет об «остро отточенной» восприимчивости. Цитаты: "Лучшие актеры, которых я знал, такие как Джон Гилгуд и Пол Скофилд, обладали тонкой чувствительностью - той, которая ломает барьеры эго, которое в любом случае неизбежно». «Все великие музыканты, которых я имел радость знать, говорили после особенно удачного выступления: «Сегодня я чувствовал, что это был не я, а музыка, играющая через меня". Очевидно, это требует очень тонкого восприятия, которое часто пробуждает такое же чувство у слушателя.» А также эта цитата: "Сами инструменты лучше реагируют, когда мышцы лёгкие от радости». Эти высказывания заставляют меня вспомнить, как дирижирует оркестром Теодор Курентзис, грек, получивший музыкальное образование в Санкт-Петербурге. Он восхищает оркестрантов и публику своим живым восприятием, которое заставляет его танцевать под музыку за пюпитром, без палочки, и дирижировать всем телом. Тем не менее, Брук сосредотачивает внимание на пожилом Тосканини, на Тосканини, который едва двигается и дирижирует не жестикулируя, который ведёт оркестр только благодаря свойствам своего утончённого слуха.
После скучных уроков с нетерпеливыми педагогами Питер Брук выучился игре на фортепиано у одной русской женщины. Её метод состоял в том, чтобы заставить слушать звук, производимый нотой, не двигаясь, но без напряжения в верхней части тела, чтобы подготовиться к следующей ноте. «Нажми, отпусти, слушай, нажми, освободи, слушай». «Дьявол, это скука, - давным-давно сказал нам Питер Брук ... Как в искусстве дать жизнь?
Как играть с прошлым, чтобы вернуть его к жизни в настоящем? Как играть с традицией, не возвращаясь в прошлое? Принципиальный вопрос, который поставил уже в начале XX века великий Всеволод Мейерхольд, которому Питер Брук посвятил свой последний опус. Отметим, что Брук был двоюродным братом-иммигрантом Валентина Плучека, актера Мейерхольда в двадцатых годах, который открыл в 1975 году в своем Театре Сатиры курс биомеханики (музыкальный метод, о котором мы слишком часто забываем). Курс вел один из его бывших однокурсников по ТИМу.
Любопытно, что эта небольшая книга из ста тридцати пяти страниц, наполненная резкими нотами, от звука ноты до звука тишины, и которая никоим образом не является методическим пособием, навевает, издалека или вблизи, определенные мысли этого режиссёрa-музыкантa, коим был Мейерхольд, над которым сейчас Брук продолжает работать для предстоящих гастролей своего Why?, представленного в Bouffes du Nord в Париже в июне-июле 2019 года и в Москве в ноябре 2019 г.
В книге Брука, речь идёт о традициях, o внимании, а затем и об операх (Брук поставил, помимо опер, которые можно было увидеть во Франции, «Богему», «Бориса Годунова», «Фауста», «Евгения Онегина», «Саломею»- декорации и костюмы к которой создал Сальвадор Дали), о концертах, о классической и конкретной музыке, o музыке из фильмов, о балетной музыке, о мюзиклах… Речь идёт также о качествe слушания — заинтересованности, свободе и открытости, бдительности - которое наполняет пространство, питает его и питает оркестр. Настоящее слушание - это кошка, которая предупреждает при малейшем звуке каждую клеточку своего тела, переходя от неподвижности к мгновенной реакции. Речь идет о том, как уловить каждую деталь, а также весь смысл музыкальной фразы, заставить произведение дышать, принимая во внимание необходимые интервалы, паузы, которые являются своего рода мостами. Жизнь произведения прошлого заключается в важности этих интервалов, в «промежутках», а не в самом произведении, будь то музыка или литература. "Между одной буквой и другой, между одним словом и другим ... всегда есть маленькая брешь, зазор, открывающийся в тишине», который и позволяет вызывать отклики у тех, кто слушает сегодня, даже если их звуковая культура имеет разные мелодические и ритмические ориентиры.
Брук указывает на важность Бродвея и мюзикла для себя и вообще и останавливается на своем нью-йоркском опыте. Пересматривая свои спектакли, он рассказывает историю своего театра, его эволюцию от сложности к простоте, как это могут делать только художники, с легкостью, выделяя важные детали, от Нью-Йорка до Bouffes du Nord («Трагедии Кармен», «Впечатлений Пеллеаса» и «Волшебной флейты»).
Таким образом, он чётко и ясно разматывает внутреннюю нить своей долгой жизни художника в окружении друзей, близких и коллег. Он описывает свое насыщенное музыкальное путешествие в исполнительских искусствах, которое завершается звуком тишины.
Трогает до слез воспоминание о неподвижном танце парализованной пожилой певицы и танцовщицы фламенко Пасторы Империо, которая, шевеля перед собой дрожащими пальцами, продвигаясь «миллиметр за миллиметром», передавала напряжение страстного танца. Он делится с нами опытом работы над спектаклем The prisoner, когда после многочисленных импровизаций на электронной клавиатуре композитор и пианист Франк Кравчик очень просто сказал: «Ничего из того, что я предлагаю, не годится. Звук, лучше всего подходящий для пьесы - это тишина".
Перевод с французского
Д. Руденко